Форум » ...drink my blood and live forever... » Эпизод № 15 "Искушение Амадео" (Арман и Мариус) » Ответить
Эпизод № 15 "Искушение Амадео" (Арман и Мариус)
Джессика Ривз: а) Время действия: примерно 1490 г. б) Место действия: Венеция в) Диспозиция: Амадео попадает в плен. Оказывается в публичном доме в Венеции, откуда его и выкупает Мариус.
Ответов - 34, стр:
1 2 3 4 All
Мариус: – Проводите меня к нему, – приказал я. Испуганный подобострастный хозяин борделя не посмел ослушаться властного тона, к тому же подкрепленного мысленным даром. И сквозь жаркое не в меру натопленное помещение, в котором аромат курений и масел сплетался с тяжелым запахом разгоряченных немытых тел, он повел меня дальше, вниз, по каменным ступеням, уводившим в ненадежные болотистые почвы, окруженные водами каналов, туда, где в жалкой комнатушке был заперт мальчик, забрать которого я пришел. Мальчик, голос которого я услышал, среди разрывавшего город гула людской толпы. Отчаяние и боль, потерявшего себя существа. И мольба, обращенная… к картине. Необычайно одаренный живописец, который сам уже не помнит и не слышит себя, но все еще мыслит цветами и красками. Я решил, что обязательно найду его. И вот сейчас стоял перед тяжелой каменной дверью камеры, в которую его бросили умирать. Распахнув дверь, я поднял повыше масляную лампу, чтобы получше рассмотреть юношу, и потрясенно застыл. Сами небеса повергли на каменный пол отверженного ангела, ангела с идеальной формы телом, с каштановыми кудрями, с тонким загадочным лицом. Я наклонился, протянул руки и обнял его; я заглянул в его полузакрытые глаза. Мягкие рыжеватые волосы спутались, кожа была бледной; славянская кровь лишь немного заострила черты его лица. Какой же он измученный! И в чем душа держится? Я встревожено разглядывал хрупкого юношу, лежавшего на ледяном каменном полу. Мысли его мешались, он весь дрожал, такой хрупкий, испуганный, очаровательно-юный, живой… Амадео. Любимец бога. Талантливый иконописец из странной заснеженной страны, такой суровой к своим детям. Сам, как икона. Но нет, слишком в нем что-то чувственное. Слишком земное. Ангел с картины Ботичелли… – Амадео, – тихо прошептал я.
Арман: Моя жизнь перевернулась с ног на голову за считанные дни. Еще совсем недавно я жил у Сеня в деревне, писал святые лики, и не мог предположить, что со мной может случиться нечто подобное. Теперь же я находится в рабстве, в публичном доме, где все пропитано грехом, которым меня стращали, всю мою сознательную жизнь. Все было просто ужасно… Все эти люди… Эти мерзкие лица и улюлюканья… Все это было просто не выносимо… Я мечтал только об одном, чтобы меня оставили в покое, оставили одного и не трогали, не доставали… Но, когда однажды, за очередное непослушание, меня на несколько суток заперли в темной комнате без хлеба и воды, я начал кричать и стучаться в стену. Я молил чтобы меня выпустили… Я был готов исполнять все, что от меня потребуют… Я клялся, что больше не буду упрямиться, что буду исполнять все, что бы от меня не потребовали… Но… Меня ни кто не услышал… Никто не пришел… Через какое-то время, измученный голодом, жаждой и собственными криками, я впал в ступор. Голова кружилась. Боже… Я же служил тебе… Я молился и соблюдал посты… Почему… За что мне все это?.. За что ты наказываешь меня?!.. Я не выдержу этого!.. Я умру… Господи!... Помоги мне!.. Пошли мне легкую смерть, если мне суждено вскоре присоединиться к тебе, и прими меня в свои объятия!.. Вскоре, даже на то чтобы молиться сил у меня не осталось. Когда дверь, наконец, открылась, я все же нашел в себе силы пошевелиться, и резко вздрогнул. Я был уверен, что вот сейчас, именно сейчас, решил мой последний час… Последний час моей короткой жизни. Но… Что-то во всем этом было не так… - Амадео… - расслышал я чей-то голос, и в следующий миг, почувствовал прикосновение чего-то твердого и холодного. С трудом разлепив веки и открыв глаза, я увидел перед собой, в легком тумане, от одолевающей меня слабости, мужчину, который смотрел прямо на меня. В следующий миг я понял, что-то, что я принял за какой-то предмет, то, что сейчас поддерживало меня, было ни чем иным, как его руками. Длинные светлые волосы, выразительные серые глаза, гладкое, без единой морщинки лицо… Одежда из красного бархата… Мне показалось, что я его знаю… Что я видел его раньше… Что именно с ним я говорил… Именно ему я молился… - Господи… - одними губами прошептал я. – Ты пришел за мной…
Мариус: Он смотрел на меня так трогательно, так доверчиво-восхищенно и немножко грустно. Будто думал, что пришел его последний миг и тот, чье имя не поминают в суе пришел встретить свое преданное дитя. На душе у меня разлилось неожиданное тепло. Как он чист, светел. Весь тот ад, сквозь который ему пришлось пройти, не оставил на нем ни пятнышко. Ты станешь моим вдохновением, малыш, я уже сейчас это знаю. Я тепло ему улыбнулся: – Нет, малыш, я не Христос. Но я тебя спасу. Иди же ко мне. Мне так хотелось почувствовать, что он уже в безопасности, он мой, и никто уже не отнимет у меня Амадео. Я чувствовал аромат невинной крови, и он кружил мне голову. Я уже и не помнил, когда испытывал подобные ощущения. Я и не думал, что в мире сохранилась такая искренность, такая вера, такая чистота: – Иди же ко мне, – снова проговорил я, стараясь вложить в голос всю свою нежность. Все беды позади. Теперь я о тебе позабочусь. Все будет хорошо, мой ангел. В голове я уже продумывал, что и как сделать. Он будет моим учеником. Я выращу его – для Крови. Не знаю, сколько потребуется для этого времени, не знаю, пойду ли тем путем, о котором когда-то говорила Зенобия – слишком уж много опасений он мне внушал… Но пока – с должен забрать его отсюда, выходить, возможно – вернуть ему память, возможно – помочь забыть. Главное, подарить ему тепло и безопасность, позволить расцвести этой удивительной красоте и редчайшему таланту.
Арман: Он улыбался мне с такой добротой, что страх тут же куда-то улетучился. Кожа над губой и подбородок были чисто выбриты. На его лице я не разглядел ни единого волоска; нос был тонкий и изящный, однако достаточно большой, чтобы не нарушать пропорций его неотразимого лица. Его голос, такой нежный и ласковый… Успокаивающий и обволакивающий, прокрадывался в самые глубины моей израненной души. Мне захотелось плакать. Захотелось прижаться к его груди, и наконец найти успокоение и защиту от этого злого мира в его объятиях. - Я умираю, мой господин. – Я произнес это на своем родном языке, но заметил по выражению его лица, что он понял меня. Нет, я определенно видел это лицо… Я разговаривал с ним… Я видел его на святых ликах в церкви… Это был лик Христа… - Но ты же Христос! Я тебя знаю! – возразил я ему, словно не слыша сказанных им только что слов…
Мариус: - Я не Христос, дитя мое. И ты не умираешь, даже не думай об этом. Теперь ты переходишь под мое покровительство, и, возможно, если звезды не отвернутся от нас, а будут нам благоприятствовать, ты вообще никогда не умрешь. Я уже в тот момент знал, что не отпущу его. Он вырастет в моем доме, под моей опекой, я дам ему лучшее образование, как ни больно об этом думать, даже отпущу, позволю пожить человеческой жизнью. А потом… потом он станет моим. При мысли об этом у меня закружилась голова. Я не сдержался, и тихо, нежно привлек его к себе, и нежно прижался губами к его коже, вдохнул ее аромат, пробивавшийся сквозь затхлое зловоние подвала. Нет, больше я не мог ждать. Один глоток, только один. Я не ощутимо для мальчика вонзил клыки в его шею. Это было божественно. Никогда, никогда не пробовал я подобной свежести, незамутненности. Хотелось выпить его до дна. Но я остановился тут же. Один глоток. И тихо послал в сознание – спи. Амадео уснул. Некоторое время я просто любовался им. Такие нежные, почти девичьи черты. Ему к лицу усталость – настоящий святой. Но не время. И я завернул Амадео в свой плащ, взял на руки и отнес в гондолу. Всю дорогу я не сводил глаз с его лица. Я не мог поверить своему счастью. Он был мой. Только мой. Я чувствовал упоительное счастье творчества. Юноша, чье сердце едва билось под моей ладонью, – будто воск в моих руках. Он заново откроет свой талант, освоит здешнюю певучую речь и, как-то суждено судьбой, соединит две традиции: Византийскую и Западную. Он будет моим учеником, сыном, возлюбленным. И он примет Кровь, как дар из моих рук. Вот мы и приплыли. Не обращая внимания на тех, кто пытался меня остановить, что-то сделать, сказать, я быстро поднялся по ступеням палаццо, затем прошел наверх, в свои личные покои и приказал приготовить ванну.
Арман: Я хотел было еще что-то сказать ему, но тут он наклонился ко мне, и его губы коснулись моей шеи. От этого поцелуя по всему телу пробежала какая-то странная, даже можно сказать, сладостная дрожь, а потом, ему на смену пришло оцепенение… Словно сон победил меня, и я уже не в силах был больше противиться ему. Веки опустились. Кажется, я расслышал его тихий шепот: «Спи!». Или, может быть мне только показалось, но, уже через мгновение я окончательно погрузился в забытье. Проснулся я посреди просторного помещения. Кое как выпутавшись из ткани, в которую я был завернут, и подметив, что это, кажется, бархатный плащ моего нового господина, я поднялся на ноги и осмотрелся. Огромная кровать под балдахином была первым, что бросилось мне в глаза. Картины, ковры… Все здесь было необычайно красивым. Такого богатства и роскоши мне еще ни когда не доводилось видеть. Обернувшись, я увидел большой бассейн, вокруг которого поднимался горячий пар. Среди этого пара, я разглядел силуэт моего господина. Повернувшись ко мне, он, легким жестом, поманил меня к себе. Сейчас, я был в таком странном состоянии, что на мгновение замешкался. Еще совсем недавно, я не знал, сколько точно прошло времени с момента, когда в моей «тюрьме» открылась дверь, я был уверен, что пришел мой последний час… А теперь, я стоял посреди настоящего дворца, и кажется, ни чего не предвещало больше бед… Нерешительно, я сделал несколько шагов по направлению к купальне. Я не любил воду, если не сказать больше, я её боялся. Осторожно опустившись на колени на краю бассейна, я опустил в воду кончики пальцев рук. Теплая, приятная вода, она манила… Но… Страх оставался и удерживал оставаться на месте…
Мариус: Я уложил исхудавшее тело в обносках на кровать среди пышных подушек под бархатным пологом, и когда Винченцо принес суп, я сам напоил Амадео с ложки. Юноша покорно глотал все, что подносили ему ко рту, не разлепляя полусонных глаз. Вино, суп, лимонно-медовый напиток, чем еще можно помочь? Медленнее, предостерегал Винченцо, чтобы он не съел слишком много сразу после голодания, иначе мы повредим ему желудок. Наконец я отослал Винченцо и запер на засов двери спальни. Пока он продолжал дремать на постели, я проследил за тем, как наполняется теплой водой огромная мраморная ванная. Потом осторожно поднял юношу и перенес его поближе к воде. Он уже начинал просыпаться. Оказавшись на полу, он заерзал и открыл глаза. Амадео выпутался из складок плаща и начал восторженно озираться по сторонам. Я скользнул в его мысли, я упивался ими, его детской радостью, восхищением, я словно и сам видел свой дом в первый раз. Но в то же время, я не мог не отметить, что он – подлинный художник. Прежде всего его внимание остановили росписи на потолке. И путь первым делом Амадео отметил их «грешную» природу, он не смог не залюбоваться точной правдивостью изображения. Мой маленький! Я научу тебя не бояться плоти. Погоди, пройдет лишь немного времени, и ты увидишь, как прекрасны здоровье и счастье, как сладко жить под вольным солнцем, равно щедрым ко всем, как хорошо это – не стыдиться своих порывов. И того, как прекрасна юная плоть. Твоя плоть, мой Амадео. А в это время он сравнивал меня с фресками на потолке, одновременно мечтая о новых, сладостных поцелуях и думая, что попал в дурное, грешное место. И все это так по детски искренне! Но в то же время с каким-то неосознаваемым, но дерзким, требовательным сладострастием, чувственностью, еще не осознавшей себя. Закинув голову, я весело, счастливо рассмеялся. Как же ты юн! С тобой и я как будто мальчишка. Как будто и нет на моих плечах страшной тайны, добровольного груза. С тобой я – это просто я. Избранник и Хранитель. Мариус Римский. И просто потерявший голову влюбленный. Я и правда, резвился, как мальчишка. Влез в воду, и подняв тучу брызг, плеснул на него пригоршню воды.
Арман: Он помог мне спуститься в воду и запрокинул мою голову назад. Я снова увидел его лицо… Такое гладкое, светлое, и полное доброты и нежности. За ним, на потолке, я заметил по истине удивительной красоты фрески. Как точно и искусно были выписаны все детали. На ум пришла мысль, что и мой господин очень похож на эти чудесные лики… Столь же красив и безупречен. Я снова перевел взгляд на его лица. Поцелуй меня… Поцелуй меня еще раз… Да, мне хотелось этого. Мне хотелось вновь испытать тот блаженный трепет, который я ощутил перед тем, как погрузиться в сон. И, хоть я боялся признаться себе в этом, все же мысленно молил его повторить. Прошу… Поцелуй меня снова… Когда она вдруг рассмеялся, мне показалось, что я заметил у него во рту острые, словно у хищника клыки, но, через мгновение, это видение уже исчезло, и я решил, что все это лишь последствия пережитого ужаса… просто видение, вызванное усталостью… В следующее мгновение, он уже был рядом со мной, и окатил меня волной, от чего волосы мои намокли и приклеились к щекам. Я не мог оторвать от него взгляда. О… Как же я хочу, чтобы ты снова подарил мне свой горячий поцелуй... - снова промелькнуло у меня в голове.
Мариус: Я продолжал слушать его мысли. Амадео уже не думал о доме, о картинах и о грехах, он уже ни о чем не думал. Лишь всем своим существом звал меня к себе. Мог ли я отказать? Не было, больше не было старого и мудрого вампира, пережившего тысячелетия. Был лишь влюбленный, который хочет подарить любимому радость. Я протянул руки и утянул Амадео в свои объятья, в воду. Мы стояли у самой кромки бассейна, и я чуть выгнулся сам, чуть наклоняя и Амадео, так, чтобы он руками упирался в бортик, а голову запрокинул наверх. Клубы пара окутывали нас, делая его лицо еще более неземным и таинственным. Вот он всматривается в мое лицо, а я взгляд не могу отвести от его ресниц, таких тонких, длинных, с дрожащими на них мельчайшими капельками воды. И от его глаз – огромных и темных, будто спелые вишни, и таких удивительно теплых, таких изменчивых, таких обманчиво-чистых. Обманчивых, ибо про себя он продолжал звать меня к себе. Его плоть тянулась ко мне, и я был счислив, что впервые подарю его телу радость плоти. Я нагнулся и прижался губами к его шее.
Арман: Он словно прочел мои мысли. Еще пара мгновений, и я уже стоял в его объятиях. Смущение… Да… По началу я смутился, ибо ни как не ожидал такого. Я хотел, но… Не думал, что все это может осуществиться. Но, его поцелуи, которыми он принялся покрывать мою шею, плечи и грудь… Эти поцелуи заставляли кровь быстрее течь по верам, наполняя мозг и все тело странным желанием… Внезапно, я ощутил, как внизу живота пробуждается новое, доселе не знакомое мне чувство, как оно нарастает с каждым его поцелуем, и с каждым мигом мне хочется все больше и больше. Чтобы он не отпускал меня, не прекращал свои поцелуи, продолжал их, не смотря ни на что. От смущения не осталось и следа. Из моей груди вырвался тихий стон.
полная версия страницы